Лукия - Страница 20

К оглавлению

20

Горничная посмотрела на Лукию и не договорила. Все было без слов понятно.

— Ой, бедная ты моя!.. Мне даже страшно за тебя. — Рузя начала быстро собирать осколки в белый передник.

Когда стемнело, они вместе с Лукией незаметно вынесли остатки голубой вазы в сад и там забросили их в заросший колючим терном ров.

В этом месте густой сад был запущен, вокруг старых дуплистых яблонь росла высокая трава. Сонные тюльпаны тянулись из травы к луне, в кустах дикой смородины печально мерцали зелеными фонариками светлячки. Низко над землей между яблонями носились летучие мыши, а где-то наверху прогудел поздний жук-рогач.

Лукия опустилась на холодную траву.

— Не могу я домой идти, Рузя. Страшно мне. Может, графиня уже узнала обо всем...

Рузя успокаивала девочку. Но как тут утешать, когда у нее самой сжалось сердце от страха? Страшно накажет Лукию старая графиня. Не простит ей разбитой драгоценной вазы...

— Не пойду я, — сказала Лукия, — Не пойду, Рузя.

— Что же это ты, здесь ночевать будешь? А завтра? Хуже будет.

— Нет, Рузя. Может... может, я убегу...

— Убежишь? Глупенькая! Некуда бежать.

— А в лес... В... поле...

— Пропадешь! Никому ты, Лукия, не нужна. Как-нибудь стерпишь наказание... Может, все обойдется.

Поздно вернулась в тот вечер Лукия в графский дом.

Глава восемнадцатая
ЧУДОВИЩЕ

Три дня Лукия была сама не своя. Она как тень блуждала по коридорам и комнатам. Словно тень прислуживала старой графине, украдкой заглядывала ей в желтые ястребиные глаза — не знает ли она уже про голубую вазу?

Графиня, должно быть, заметила, что девочка ведет себя как-то странно, необычно, потому что спросила:

— Что это ты, не выспалась? Все у тебя из рук валится.

Лукия покраснела, потом побледнела, глотнула слюну, поперхнулась.

Порою девочка убеждала себя, что ничего страшного не будет, выругает ее графиня, накричит, может, даже тростью замахнется, но не съест же ее...

Всплыло яркое воспоминание о случае с отдельной кроватью. Ведь спасла ее тогда богородица от наказания. Смилостивилась. Не для того же отдала она Лукию старой графине, чтобы девочка здесь снова познала пытки. Лукия ожила, точно стебелек, напоенный росой.

Когда вокруг никого не было, девочка прокрадывалась к домашней церкви. Здесь перед закрытой дверью она опускалась на колени и, обращаясь к деве Марии, горячо шептала слова молитвы. А по ту сторону закрытой двери церкви ей чудилось таинственное шлепанье босых ног по кафельному полу, глухой старческий кашель. Не матерь ли божья ходит по церкви, не седой ли бог Саваоф сошел с иконы, похаживает из угла в угол и, заглядывая в алтарь, простуженно покашливает?

Лукия шла к старой графине сама не своя. Желтые ястребиные глаза останавливались на девочке, как бы стремясь пронзить ее насквозь, в душу залезть. Порою казалось, что графиня все уже знает. Но почему тогда она молчит? Почему? От ее молчания становилось еще страшнее.

Наконец Лукия не выдержала.

— Пани, —заплакала она, —я... я никогда больше не буду...

Графиня отложила в сторону французский роман, который читала, удивленно посмотрела на девочку.

— Что это значит?

От этого ледяного голоса у Лукии тут же высохли слезы, но дальше молчать было уже невозможно,

— Я... я... вазу... — пролепетала она.

Графиня рванулась, словно ее кипятком ошпарили. Она еще не понимала, в чем дело, нб ощутила, что стряслась какая-то большая беда.

— Что вазу? — каркнула она тревожно, словно старая ворона. — Говори скорее! Постой, куда ты?

Лукия попятилась в угол и, закрыв руками лицо, сказала:

— Вазу... разбила.,.

Графиню словно паралич хватил. Она хотела встать с кресла, но не могла.

— Какую вазу? — тихо переспросила она.

— Гол... Голубую-ю-ю...

Только теперь графиня поняла все. Не оставалось никаких сомнений: разбита ваза Кастель-Дуранте, драгоценнейшая из всей коллекции. Опираясь на палку, старая графиня встала, молча заковыляла. Она прошла длинным рядом комнат, добралась до полутемного зала с буфетом, где хранилась заповедная посуда.

Вазы на буфете не было. Графиня, стуча палкой, вернулась в свою комнату, прошла мимо окаменевшей в углу Лукии, снова уселась в кресло.

Минуту длилось молчание. Девочке эта минута показалась целой вечностью.

— Как разбила? Рассказывай! — глухим, бессильным голосом произнесла графиня.

Лукия громко всхлипнула.

— Кар... картинки рассматривала. Три дня назад...

— Три дня молчала!

Словом не упомянув Рузю, Лукия рассказала все, как было.

— Черепки... черепки бросила в ров, — глухо повторила графиня слова Лукии. —Зачем ты это сделала?

— Я очень... очень испугалась, —сказала девочка, почуяв зловещие нотки в глухом голосе графини, в ее сдержанных вопросах.

— Хорошо...—почти прошептала графиня. —Ты испугалась...

Она замолчала, как бы что-то обдумывая. Ее желтые глаза округлились, остекленели.

— Ты еще не так испугаешься, — добавила она несколько погодя. С шумом закрыла книжку, встала, и трость ее застучала по комнатам.

Лукия с замиранием сердца прислушивалась к этому стихавшему вдали стуку. В ушах продолжали звенеть последние зловещие слова: «Ты еще не так испугаешься».

Как бы ища защиты, девочка зарылась лицом в тяжелую бархатную портьеру.

*  *  *

 Прошел день или два. Графиня не кричала на Лукию, даже не пригрозила ей тростью. Как будто и не было разбитой вазы. Но ястребиные глаза графини, останавливаясь на девочке, моментально делались стеклянными, жуткими. Под взором этих глаз Лукия вся съеживалась, втягивала голову в плечи и тогда становилась удивительно похожей на маленькую птичку, что одиноко и грустно сидит на перекладине в клетке.

20