Лукия - Страница 28

К оглавлению

28

Он взял Лукию за руку, нащупал пульс.

— Приятно. Теперь уже все в порядке. А есть не хочется?

Лукия проголодалась, как волк. Но что-то удерживало девочку от этого признания. И она спросила:

— Скажите, где я?

Лука Тихонович улыбнулся:

— Законное любопытство. Сейчас скажу тебе твой новый адрес. Село Водное, семья Олифёра Семеновича Строкатого.

— Да что вы там разговариваете? — отозвался сам дед Олифёр. — Пожалуйте к завтраку!

Он отогнул рядно.

— А ну, девочка, вставай, если силенок хватит...

Вскоре Лукия сидела за столом и ела вареную картошку с огурцами. На ней была юбочка давно умершей дочери деда, рубаха с расшитыми рукавами. И юбка и рубаха ей были велики, рукава широки, но Лукия с нескрываемым удовольствием поглядывала на вышивку.

Против нее сидел дед Олифёр, печально качал головой:

— Вот дело-то какое, девонька. С того света, можно сказать, вытащил тебя Лука Тихонович.

Бабушка Федора стояла возле печки, украдкой вытирала слезы. В этой рубахе и юбке Лукия напоминала старухе ее покойную дочь.

— Да как же тебя хоть зовут? Откуда ты? — наконец спросила она.

Лукия поведала о своих злоключениях, про матушку Раису, отдельную кровать, про старую графиню. Когда она рассказывала о разбитой голубой вазе, о страшном чудовище во флигеле, все перестали есть и слушали, затаив дыхание. А когда Лукия закончила свою печальную повесть, Лука Тихонович стукнул ложкой по столу:

— В клетку бы такую графиню!

Он отодвинул свою скамейку, подпер голову кулаками, задумался.

— Все они... хороши! — пробормотал.

Старушка Федора уже не могла сдержать слез. Да и сам дед отвернулся к окну и нетвердым голосом произнес:

— Может, и правда... что говорит Лаврин: «Отольются им наши слезы...» Может, когда и придет такое время. Когда только?

Старик безнадежно махнул рукой.

Исидор, почуяв всеобщую грусть в доме, начал жалобно скулить. Лукия вспомнила, как приняла этого пса за волка. Вдруг все, что было, стало таким далеким, словно покрылось серой пеленой тумана. В открытое окно заглядывал цветущий подсолнечник, во дворе кудахтали куры, весело чирикали под стрехой воробьи.

Девочка встала из-за стола, глазами поискала икону, чтобы перекреститься. В углу блестел образ девы Марии. Солнечный зайчик играл на нем. Лукия вздрогнула, опустила руку. Она вспомнила, что, погибая в трясине, ни разу не обратилась с молитвой к богородице. А все же спасение пришло... Лука Тихонович... Наверное же, не богородица его послала — сам оказался в это время там... Еще вспомнила, как молилась деве Марии, чтобы предотвратить наказание... Милостивая богородица! Милостивая — к косматому чудовищу отправила...

— Может, свечку тебе дать? Засветишь перед образом, поблагодаришь матерь божью за спасение от смерти... Да у нас же где-то лампадка была.,.

Старушка бросилась к ящику стола искать, Метнулась к полочке. Заглянула даже в сундук. Лампадки нигде не было. Наконец она нашлась в подпечке. Федора даже об подол ударила руками:

— Ну, подумайте только, куда святую лампаду пристроил! Это Лаврин! Там у меня под печкой курица цыплят высиживает, так он ей в лампаде воду поставил!

Старушка, сама кудахча, как наседка, тщательно вымыла лампаду, налила масла, подвесила ее под иконой. Подала Лукии спички:

--- На, засвети. Сама засвети перед царицей небесной...

Лукия послушно взяла спички. А в воображении неотступно стоял мокрый черный таракан — далекое воспоминание, которое на долгие годы сохранила память. Матушка Раиса вытаскивает из святой лампадки таракана за усы, а с него каплями падает масло...

Кто-то за порогом громко заговорил. Старушка Федора сказала:

— Вот и Лаврин. Осоку ходил косить...

Скрипнула дверь, в проеме показался парень, и точно окаменел на пороге. Он увидел Лукию. А девочку точно вихрь подхватил. Она всплеснула руками, крикнула что-то невнятное, бросилась вперед, но тут же остановилась, как вкопанная. Мгновенно вспомнился широкий двор, гайдук Сашка, спущенные с цепи собаки, сероглазый парень у ограды, с пальцев которого стекает кровь.

Сейчас этот парень стоял перед Лукией, не сводя с нее глаз. На его лице отразились и радость, и удивление... Затем он растерянно посмотрел на отца с матерью, на Луку Тихоновича, наконец сказал:

— Это она меня спасла от графских собак...

Его голос задрожал, глаза взволнованно заблестели.

— Помнишь меня? — спросил Лукию.

Девочка молча кивнула головой. Она не могла говорить. Она сама не знала, почему ее так потрясла эта неожиданная встреча, почему слезы, такие радостные слезы, подступают к горлу.


Глава двадцать четвертая
НОВАЯ СЕМЬЯ


Лука Тихонович хотел взять с собой Лукию в город, но вся семья деда Олифёра Семеновича запротестовала.

— Раз у девочки нет ни отца, ни матери, мы их ей заменим, — сказала старушка Федора.

— Да какие могут быть разговоры? — даже рассердился Лаврин. — Никому я не отдам Лукию. Даже вам, Лука Тихонович. Разве что она сама этого захочет...

Но Лукия никуда не пожелала ехать. Город в ее воспоминаниях переплетался с приютом, отдельной кроватью. Воспоминания эти были тяжелые, отвратительные.

Лука Тихонович распрощался, сел в шарабан.

— Ну, бывайте здоровы, — помахал он шляпой «здравствуй-прощай» из желтой мочалы. — Осенью еще раз наведаюсь!

Исидор сидел у ног хозяина и лаял. Кони тронулись. Когда шарабан свернул за угол, Лукия вдруг побежала за ним вдогонку. Девочка вспомнила, что ни разу не поблагодарила Луку Тихоновича за вызволение из трясины. Кровь прилила к щекам девочки. Испытывая непреодолимый стыд, она догнала шарабан. Остановились кони. Лукия протянула Луке Тихоновичу смуглую девичью руку, запыхавшись от бега, произнесла:

28