Лукия - Страница 53

К оглавлению

53

— Горпина, — шептала женщина. — Горпинка... Не дойду, упаду...

Она подошла к крайней хате и попросилась на ночлег. Ей дали кусок хлеба, но на ночевку не пустили. Уж очень страшна была эта нищенка...

Явдоха почувствовала, что силы окончательно ее оставляют. Едва доплелась еще до одной хаты, но зайти не отважилась — не пустят.

Она оглянулась. Двери сарая полуоткрыты, и оттуда несет теплом, сеном, запахом молока. Еще раз оглянулась — во дворе никого. Тогда тихонько вошла в хлев, манивший уютом. Тут можно переночевать. Корова тихо жевала. С новой силой ударил запах свежего молока. У Явдохи сердце остановилось. Она вообразила, как молоко исцеляющей струей течет в горло...

Вдруг кто-то открыл дверь. На пороге появилась женщина с дойницей и полотенцем. В руках у нее была коптилка. Она поставила ее на пол, осмотрелась и окаменела: незнакомая страшная нищенка с взлохмаченными волосами, закрыв глаза, припала к коровьему вымени. Истошно вскрикнув, женщина выпустила пустую дойницу и метнулась из хлева. Загремел засов на двери, и уже во дворе раздался ее крик:

— Ведьма! Спасите! Ведьма!..

Теперь всем стало понятно, почему на прошлой неделе у тетки Мокрины заболела корова. Почему у богатой вдовы Мотри обе коровы стали давать мало молока...

К хлеву сбежались люди, обступили, заглядывали в щели. В хлеве горела коптилка, и все ясно видели ведьму. Она, напившись молока, ползла теперь на четвереньках к двери. Но дверь была на засове.

Одной из первых прибежала вдова Мотря. В руках у нее был дробовик, оставшийся после покойного мужа. Она просунула ствол ружья в отверстие, нажала на курок. Грянул выстрел...

Когда открыли дверь, «ведьма» лежала у порога окровавленная, недвижимая. Она была мертва.


Глава сорок шестах
ПРОВОДЫ


Ведьму зарыли за хутором на развилке дорог, могилу сравняли с землей, в изголовье забили осиновый кол. Но слух о ведьме докатился до Лукии. Самое страшное в этом слухе было то, что ведьма держала путь на Водное и расспрашивала людей про нее, про Лукию. Это совпало с периодом, когда к девушке вновь вернулась болезнь. Рука, правда, не дергалась, но страшные припадки не переставали мучить Лукию. Судороги сводили и ломали ее тело, ужаснее всего было то, что чаще всего это случается по ночам, когда осенняя темнота окутывает землю, когда во всем мире, казалось, нет ни одного светлого огонька.

Страшная бедность поселилась в доме. Старуха Федора заболела, а тут еще — Лукия. Хлеба не было. Зима не за горами, а теплой одежды нет — кожух старушки Федоры «пошел на богомолье». Дом разваливался, одну сторону стрехи ободрала буря, во время дождя потолок протекал в нескольких местах. Из печи вместо запаха теплого борща тянуло холодной пустотой.

Лукию охватило отчаяние. Она отважилась и пошла к Носюре. Думала поступить на работу. Носюра мог дать муки. Он встретил девушку во дворе, обросший, с рыбьими белыми глазами. Лукия сказала, что пришла наниматься. Носюра улыбнулся лошадиными зубами.

— Не берем, — коротко бросил он, — Нам припадочные не нужны.

Слух о том, что к Лукии пробиралась ведьма, все больше распространялся. Бабы шептали, что сама Лукия не иначе как из колдовского кодла. Отец Сидор рассказывал притчи о том, как черт вселялся в грешников, и они становились бесноватыми.

На улице люди поспешно уступали Лукии дорогу, избегая встречи с нею. Увидев девушку, детвора бросалась врассыпную.

Отец Сидор хотел во что бы то ни стало избавиться от Лукии. Для него ясно было, что Лукия теперь хорошо знает, кто выдал ее жениха. Она первый свидетель.

Поп использовал случай с ведьмой. После обедни он обратился к людям с призывом:

— Поможем, православные, заблудшей душе рабы божьей Лукии. Пойдемте с крестным ходом, окропим святой водой подворье. Так же как воск плавится от соприкосновения с огнем, так пускай сгинут бесы от наших молитв!

В один из хмурых октябрьских дней на колокольне ударили колокола. Из церкви вышла небольшая толпа людей. Впереди размахивал кадилом отец Сидор. Несли иконы, перевязанные расшитыми полотенцами, трепетали на ветру кисти хоругвей. Неумолчно гудели колокола. Кондрат Носюра суетливо носился взад и вперед, наводя порядок.

Лукия выскочила на порог и уже во дворе, перед домом, увидела людскую толпу, иконы, кресты. Увидела отца Сидора в ризах, с кадилом. Девушка покачнулась, горячий истерический клубок подкатился к горлу. Она упала и, что-то дико выкрикивая, забилась в судорогах...

Священник поднял горе очи:

— Православные! Только монастырь спасет ее!

*  *  *

Девушку в дрожь бросало — как это страшно: надеть на себя черные одежды, вместо ожерелья — четки, вместо пения — молитвы. Вместо жизни — смерть. Но продолжать жить в селе уже было нельзя. Куда идти? Куда деваться? Старушка Федора нашла дорогу.

— Пойду помирать к своей младшей сестре, — сказала ома. — А ты, Лукия, иди в монастырь. Иного спасения нет. Иди, и мои грехи отмолишь...

Федора всхлипнула:

— Грешна и я... Бывало, что скоромное в пост едала. В святое воскресенье потихонечку, скрываясь от людей, стирала. Бывало завидовала богатым на их жизнь...

Случайно в ту пору в Водное забрели две монашки, которые собирали пожертвования на женский монастырь. Старуха Федора пригласила их в дом. Они долго беседовали с Лукией, заманчиво рисовали монастырскую жизнь, уговаривали пойти с ними.

— Начинается смута на святой Руси, — говорили монашки. — Но за монастырской стеной она не страшна...

Лукия проплакала всю ночь, а поутру сказала старушке Федоре, словно на смерть шла:

53