Лукия - Страница 57

К оглавлению

57

— Не делай этого, Лукия. Худо тебе будет. Пойди лучше к матушке Никандре... принеси воды.,,

Лукия побежала к игуменье. Матушка игуменья выпучила на нее свои гневные глаза.

— Вот так-так! Позвать Никандру! Ах, какая же она ворона! Как посмела это сделать в такую горячую пору! Заточила послушницу в подвал, где та отсиживается, ничего не делая! Разве это по-хозяйски?

Федосию освободили. Но работать она так или иначе уже не могла. Холодный подвал доконал ее. Послушница жестоко простудилась.

Лукия стала хлопотать около больной Федосии, а когда кинулась к речке, Иоськи уже не было. На другой день она снова пошла на то же место. Обошла весь берег, но мальчика нигде не было.


Глава сорок девятая
БАНКЕТ


Еще со вчерашнего дня в келье матушки игуменьи суетня. Трое послушниц моют полы, выбивают пыль из «барашков», вытряхивают ковры, чистят двери и окна, натирают маслом иконы. Келья матушки игуменьи не так уж мала — восемь комнат, так что работы хватает, послушницы едва справляются.

На кухне — другая работа. Там всем распоряжалась монахиня-повариха матушка Олимпиада. Помогают ей четверо послушниц - ведрами носят воду, колют дрова, режут гусей и цыплят, обливают их кипятком, общипывают и потрошат. В огромной печи гудит пламя. На блюдах приготовлена холодная закуска — осетрина, маринованная рыба, караси, грибы. Все постное, все скоромное — монастырская еда для гостей игуменьи. В пузатых горшочках варился борщ с гусятиной. Затем оттуда повытаскивали мясо, и борщ получился тоже постный, но с прекрасным золотистым наваром. Гусятину мололи, перемешивали с рисом, рыбой и этим фаршем начиняли пирожки. Согласно монастырским правилам такие чудесные белые пухлые пирожки также считаются постными, совсем постными, ибо кто же там будет ковыряться в начинке?

Сегодня в монастыре храмовый праздник. Игуменья в шелковой черной одежде была похожа на круглого черного жука. Она перекатывалась по своей восьмикомнатной келье, ее выпученные голубые глаза празднично сияли, как натертые мелом блестящие подсвечники.

В полдень начали собираться гости. Первым, явился отец Олександр, поп монастырской церкви. Львиная каштановая грива ниспадала ему на плечи. Огненным взором взглянул на матушку игуменью, та ответила ему басовитым приветливым смешком.

Вслед за отцом Олександром явились еще четверо попов, среди них один совсем седой, согнутый дугой старикашка, весь запас слов которого состоял из многочисленных «да-да-да», «ну-ну», «кхе-кхе-кхе»... Приехали два бывших купца, бывший генерал — старичок, бывшая хозяйка номеров «Бристоль» в уездном городе и еще с десяток неизвестных с военной выправкой, но в гражданских пиджаках. Эти неизвестные, безусловно, были хорошо знакомы матушке игуменье, ибо она их все время подчеркнуто выделяла, в том числе косоглазого, коротко подстриженного седого гостя, о котором Лукия подумала, что где-то его уже видела, но никак не могла вспомнить, где именно.

Лукия прислуживала гостям. Сегодня утром она отбыла церковную эпитимию, которую наложил на нее отец Олександр за пение светской песни. Сто земных поклонов отбила Лукия перед царскими вратами в церкви. Сзади стояла монахиня матушка Таисия и считала поклоны. Она ненавидела Лукию. Везет же этой послушнице! Живет в игуменских палатах, самой игуменье прислуживает, вкусно питается. А вот она, матушка Таисия, хоть монахиня, а доступа к игуменье не имеет. Услышав, что Лукия отбывает сегодня эпитимию, матушка Таисия поспешила в церковь. Рада была тому, что насчитала Лукии лишних двадцать поклонов.

Когда Лукия ударила в последний раз лбом об пол и поднялась на ноги, матушка Таисия оскалила в усмешке гнилые черные зубы и промолвила:

— Маловато для тебя сто поклонов. Выдержала бы и трижды по сто.

Вместе с Лукией гостям прислуживали две послушницы. Лукия все поглядывала на косоглазого в синем пиджаке и в галифе. И чем больше смотрела Лукия, тем больше убеждалась, что где-то встречалась с ним. Косоглазый часто наклонялся к матушке игуменье, нашептывая ей что-то на ухо. Отец Олександр бросал на него тогда ревнивые, злобные взгляды.

Старичок, бывший генерал, с красным в синих прожилках лицом, громко хлебал борщ. Наконец он не выдержал и обратился к игуменье:

— Никогда не едал такого вкусного постного борща. У вас, матушка игуменья, кухарка — золотые руки.

Гости ничего не обходили — ни борща, ни рыбы, ни пирожков. Непрерывно работали челюстями. На столе появилось красное вино.

— Святое, церковное, — прогудела игуменья, подымая серебряный бокальчик. — Пусть простит нас господь.

— За преодоление супостата! — тут же кукарекнул старичок, бывший генерал, наливая себе. Все подхватили его слова, все понимали, какого супостата имеет в виду старикашка.

— Се перст божий! — сказал косоглазый гость, — У них голод, а здесь, у нас... — он обвел пальцем уставленный снедью стол.

Гости осоловелыми глазами смотрели на еду. Бывшие купцы громко икали, отрыгивали. Неожиданно вошла матушка Никандра и подала игуменье какую-то записку. Та, прочитав, быстро передала ее косоглазому. На лице игуменьи отразился испуг. Гости зашептались. Косоглазый поднялся из-за стола:

— Братия... то есть господа! Надо ждать, что сегодня в этот святой монастырь явятся с обыском. Они изымают из церквей ценности на голодающих...

— Мы сами голодающие! — кукарекнул старичок, бывший генерал.

— Голодающие! — поддержали его сидевшие за столом купцы.

Лукия выскочила во двор. Надо было принести из погреба соленых огурцов. Неожиданно она услышала детский голос:

57